Есть в
дожде
откровенье
—
потаенная
нежность,
и
старинная
сладость
примиренной
дремоты,
пробуждается
с
ним
безыскусная
песня,
и
трепещет
душа
усыпленной
природы.
Это
землю
лобзают
поцелуем
лазурным,
первобытное
снова
оживает
поверье.
Сочетаются
Небо
и
Земля,
как
впервые,
и
великая
кротость
разлита
в
предвечерье.
Дождь
—
заря
для
плодов.
Он
приносит
цветы
нам,
овевая
священным
дуновением
моря,
вызывает
внезапно
бытие
на
погостах,
а
в
душе
—
сожаленье
о
немыслимых
зорях,
роковое
томленье
по
загубленной
жизни,
неотступную
думу:
«Все
напрасно,
все
поздно!» Или
призрак
тревожный
невозможного
утра и
страдание
плоти,
где
таится
угроза.
В
этом
сером
звучанье
пробуждается
нежность,
небо
нашего
сердца
просияет
глубоко,
но
надежды
невольно
обращаются
в
скорби,
созерцая
погибель
этих
капель
на
стеклах.
Эти
капли
—
глаза
бесконечности
—
смотрят в
бесконечность
родную,
в
материнское
око.
И
за
каплею
капля
на
стекле
замутненном,
трепеща,
остается,
как
алмазная
рана.
Но,
поэты
воды,
эти
капли
провидят то,
что
толпы
потоков
не
узнают
в
туманах.
О
мой
дождь
молчаливый,
без
ветров,
без
ненастья,
дождь
спокойный
и
кроткий,
колокольчик
убогий,
дождь
хороший
и
мирный,
только
ты -
настоящий,
ты
с
любовью
и
скорбью
окропляешь
дороги!
О
мой
дождь
францисканский,
ты
хранишь
в
своих
каплях
души
светлых
ручьев,
незаметные
росы.
Нисходя
на
равнины,
ты
медлительным
звоном открываешь
в
груди
сокровенные
розы.
Тишине
ты
лепечешь
первобытную
песню
и
листве
повторяешь
золотое
преданье,
а
пустынное
сердце
постигает
их
горько
в
безысходной
и
черной
пентаграмме
страданья.
В
сердце
те
же
печали,
что
в
дожде
просветленном,
примиренная
скорбь
о
несбыточном
часе.
Для
меня
в
небесах
возникает
созвездье,
но
мешает
мне
сердце
созерцать
это
счастье.
О
мой
дождь
молчаливый,
ты —
любимец
растений,
ты
на
клавишах
звучных
—
утешение
в
боли,
и
душе
человека
ты
даришь
тот
же
отзвук,
ту
же
мглу,
что
душе
усыпленного
поля!
|